Шрифт:
Закладка:
Матиа приехала на несколько дней; это было приятно, но не имело никакого отношения к тому, чего я пытался добиться. Мы не очень-то ладили.
Она считала, что то, что я делаю, - это безумие. Что, конечно, было справедливой оценкой, я должен признать, за исключением этого: Я что-то приобрел, пройдя через это. Что-то глубоко внутри меня. Определенного рода силу в той сущности, которая есть я. То, что я постоянно с удивлением обнаруживаю, что у большинства людей ее нет.
Кроме того, люди всегда говорят о таланте. Но на самом деле я в этом совершенно уверен: Таланта не существует, есть только чистка зеркала.
-
Через несколько дней после отъезда Матиа, в свой день рождения, я спустилась в деревню и устроила жалкий ужин с мамой и бабушкой. Я нарушила свой режим, выпила вина и съела торт. На обратном пути я почувствовал себя ужасно, увидел падающую звезду, а потом проклял Бога.
Я включил электрообогреватели и лег спать на полу. Холодный, одинокий и несчастный. Меня резко разбудили вспышки света в комнате. Мне показалось, что я слышал, как мама звала меня снаружи, и что свет, должно быть, исходил от ее машины, но мамы там не было. Что-то происходило. Я был в ужасе и выбежал из дома. Я слышала, что коренные американцы обнимали деревья во время психической опасности. Было абсолютно темно, и я спотыкалась на гравийной дороге. Я нашла дерево и обняла его, но когда подняла голову, то увидела, что оно мертво, а с одной из бесплодных ветвей свисает оторванный кусок одежды. Это очень расстроило меня. Я почувствовал, что нахожусь в опасности, как будто зашел слишком далеко в какую-то неизведанную психическую область и, возможно, нанес непоправимый вред. Я нашла дорогу вниз по холму, к дому бабушки, но было только четыре утра, и я пошла гулять по пляжу. Я думал о своем отце. Это был едва ли не первый раз с тех пор, как он умер, когда я действительно думал о нем.
-
В скалах вдоль берега я увидел нечто. Три существа. Я начал карабкаться по скалам в их сторону. Я был уверен, что это знак для меня. Эти существа выглядели дикими и мифическими, словно что-то из Гомера. Я подошел достаточно близко, чтобы увидеть, что это дикие бараны. Крепкие, ловкие, бесстрашные. Я позавидовал.
Я еду в Лондон, останавливаюсь в ночлежке. Я больше не могу оставаться в этом доме, я слишком боюсь. В Лондоне я иду на джазовый джем-сейшн, одно из тех ужасно раздражающих немузыкальных мероприятий, где восемьдесят три саксофониста ждут, чтобы встать и вечно лапшу на уши вешать. Это больше похоже на любительское соревнование, чем на музыкальное событие. Пиво и сигареты. На сцену поднимается крепкий парень в армейской куртке и с длинными всклокоченными волосами. Он похож на Сонни Боно, замаринованного в пиве. У него плохие зубы. Он выглядит злым и играет, играет, играет, но не музыку. Это должно быть соревнование, в нем столько тестостерона.
Мне кажется, это ужасная вещь - музыка, как я полагаю, таковой и является - эти саксофонисты, которые проводят все свое время, пытаясь играть как можно ближе к Чарли Паркеру. Какой ужасный способ провести свою музыкальную жизнь или жизнь вообще, пытаясь сделать то же самое, что уже сделал кто-то другой, но гораздо лучше, чем вы когда-либо сделаете.
Я пью пиво и ем вареное яйцо. Вещи, недопустимые в моем режиме. В этой очень неприятной атмосфере я медленно, с дискомфортом, спускаюсь обратно на эту планету. Я собираюсь прекратить мучить себя и остаться здесь на некоторое время.
5. Я - Высшая Целостность!
По всей его квартире были развешаны таблички с надписями: "Я - ВЫСШАЯ СОВОКУПНОСТЬ!"
Я вернулся в Бостон на некоторое время, а затем отправился в Нью-Йорк к Матии, которая, наверное, должна была бы сказать, что является моей девушкой. Мы ходили в музеи и слушали музыку. Люди казались жесткими, с неровными лицами, но не такими злыми, как в Бостоне. Это было интересно и странно, и я сразу почувствовал себя как дома.
Я отправился на встречу с тенористом Сэмом Риверсом, которая проходила в каком-то лофте. Я был один. Мы с Матией поссорились. Сэм Риверс не пришел, и кто-то ужасный занял его место. На самом деле я помню, кто это был, но я встретил этого музыканта много лет спустя, и он был таким милым, что я не буду называть его имя здесь. В любом случае, я был там, чтобы увидеть Сэма Риверса, и когда объявили, что он не будет играть и кто будет играть, парень, сидевший рядом со мной, неодобрительно хмыкнул. Я согласился и сказал: "Фу".
Мы заговорили о том, что не хотим видеть эту заменяющую музыку, и ушли. Этому парню было лет сорок пять, он был чернокожим, с грубым, мускулистым телом. У него была небольшая борода, и он носил вязаную шапку. Его сильные пальцы выглядели так, будто ими можно вскрыть устрицу. Он пригласил меня к себе домой в Бруклин.
Он жил в подвале этих двух зданий на Катон-авеню, недалеко от Флэтбуша. Нужно было пройти по тощему переулку между двумя зданиями, затем пройти через двор, прежде чем попасть к зеленой двери, которая была единственным входом в подвал, наводящий ужас, и явно не предназначалась для жильцов. Затем нужно было пройти в горячее бетонное подполье здания и миновать котел, прежде чем попасть к запертой на замок двери, ведущей в его квартиру, которая на самом деле была кладовкой, неясно превращенной в жилое помещение.
Он был управляющим. Он подметал и драил коридоры на всех шести этажах двух зданий, выносил мусор и складывал его в контейнер. За несколько других мелких работ, которые входили в его обязанности, ему платили 14 долларов каждые две недели, и он получил это жилище в подвале бесплатно.
Я точно помню, как пахло в этом месте, но не могу определить, что это был за запах. Может быть, сладкие благовония, пытающиеся замаскировать что-то нечистое.
Во второй крошечной комнате стояли пианино, диван и кровать. По всей квартире висели нарисованные от руки таблички с надписью: "Я - СУПРЕМА ТОТАЛИТИ!".
